МОСКВА, 25 июн — ПРАЙМ, Полина Сальникова. Глобальный энергопереход уже не остановить, но в будущем миру потребуются все виды энергии — и нефть, и газ, и атом, и водород, и электричество, уверен генеральный директор BP Россия Дэвид Кэмпбелл. В интервью агентству «Прайм» он рассказал, почему суперцикл нефти всегда начинается неожиданно, а развитие «зеленой» энергетики невозможно без помощи государства, а также оценил перспективы электромобилей на российском рынке и эффективность проектов с «Роснефтью».
— Сейчас в мире закрепился тренд на энергопереход — компании становятся «зелеными», переходят на возобновляемые источники энергии, а государства намерены существенно снизить выбросы парниковых газов. Как вы считаете, текущие темпы позволит достичь углеродной нейтральности к середине века?
— Определенно, переход происходит уже сейчас. Я вижу большие изменения по всему миру. Конечно, большие изменения произошли в нашей компании: у нас новая цель — достичь нулевых нетто-выбросов к 2050 году или раньше, новая стратегия, мы полностью поменяли организационную структуру.
Глава BP Бернард Луни говорит о том, что в мире есть углеродный бюджет, который уже израсходован. И это общий мировой бюджет, он не делится по странам.
Все больше людей и общественных групп, включая сотрудников компаний, хотят изменений. Кроме того, это хорошая возможность для инвестиций. Но станет ли 2050 год годом глобального достижения углеродной нейтральности? Никто пока не может точно ответить на этот вопрос.
— Если возвращаться к теме инвестиций, нельзя не вспомнить недавний отчет Международного энергетического агентства (МЭА). В нем говорилось, что для достижения углеродной нейтральности к 2050 году инвестиции в разведку новых месторождений нефти и газа больше не нужны. Этот тезис породил дискуссию среди компаний и в прессе. Как вы относитесь к подобной идее? Готова ли мировая энергетическая система к такому серьезному шагу?
— Нельзя отрицать, что изменение климата является серьезнейшим вызовом для всего мира. Это масштабная задача. И готов ли к этому мир? Что ж, он должен быть готов, потому что все это происходит уже сейчас.
МЭА разработали не прогноз, а сценарий достижения целей Парижского соглашения. Мы в BP тоже прорабатывали несколько сценариев в нашем «Прогнозе развития мировой энергетики». И в одном из этих сценариев мы пытаемся ответить на вопрос: чего миру будет стоит достижение углеродной нейтральности к 2050 году? Опираясь на этот вопрос, мы рассматривали различные предположения. То же самое сделали и в МЭА.
И с этой точки зрения мысль довольно интересная, как вы и отметили, она точно вызывает споры, о ней все говорят. Но мне кажется, нам нужно быть аккуратными и понимать, что речь не о предсказании того, что случится, это именно предложение рассмотреть различные варианты.
— Кто, по вашему мнению, должен стать драйвером реализации подобного сценария — бизнес или государство?
— В моей родной Шотландии в этом году состоится встреча COP26 (ежегодная Конференция ООН по изменению климата в ноябре — ред.). Уверен, она будет очень интересной, поскольку мировые лидеры проведут ее впервые с тех пор, как климатическая повестка стала настолько серьёзным вопросом.
Так что давайте посмотрим на новые обещания и обязательства, которые участники встречи возьмут на себя. Ведь для достижения углеродной нейтральности необходимо участие правительств, а промышленность будет уже поддерживать эти решения, следовать им и так далее. Нужно понимать, что промышленность не может стать основным драйвером изменений. Нужно участие государств.
— Если говорить о BP в России, вы уже начали инвестировать в чистые источники здесь, в этой стране? Интересны ли вам такие направления работы на российском рынке как ВИЭ, СПГ или водород?
— Да, конечно, мы смотрим на такие возможности. Наверное, наиболее существенным можно назвать наше недавнее соглашение с «Роснефтью» по сотрудничеству в области углеродного менеджмента. Так что здесь, в России у нас есть стратегический партнер.
Наше соглашение с «Роснефтью» охватывает технологии улавливания и захоронения CO2, водород, ВИЭ и многое из того, что вы упомянули. Мы смотрим на это, в некоторых случаях можем принять решение о технической поддержке того, что они делают, а в некоторых — об инвестициях в совершенно новые проекты.
Я всегда воспринимал Россию как прекрасную страну для работы, важную страну, с которой BP связывает длинная и успешная история. У нас здесь есть отличные партнерские отношения. И если сложить все вместе, включая нашу новую цель по снижению углеродного следа, возможности просто не могут не возникнуть. Я не могу точно сказать, какие, но они будут.
— Могли бы вы дать оценку возможных инвестиций со стороны BP в эту сферу? Скажем, на период до 2025 года?
— Я не могу назвать конкретные цифры. Но у нас в России есть уже три совместных предприятия: одно занимается геологоразведкой («Ермак нефтегаз» — ред.), одно — нефтью («Таас-Юрях Нефтегазодобыча» — ред.) и одно — газом (на Харампурском месторождении — ред.). Мы пытаемся сократить выбросы CO2, метана на каждом из этих проектов, смотрим, как повысить их энергоэффективность, пытаемся уменьшить выбросы от генерации.
Вы знаете, что есть три вида выбросов на различных уровнях — охваты 1, 2 и 3. В России мы в значительной степени фокусируемся на охвате 2. Часто наши производственные объекты снабжаются электроэнергией, выработанной из газа на локальных генерирующих станциях, и если мы сможем сократить использование электроэнергии, то это уже будет хороший результат.
— Как именно вы снижаете выбросы парниковых газов в российском производстве?
— Хорошим примером будет совместное предприятие «Таас-Юрях Нефтегазодобыча» на Дальнем Востоке страны. Изначально там устанавливались временные станции, у нас был ряд генераторов, а они, конечно, менее эффективны, чем постоянная электростанция. Поэтому мы построили станцию, которая работает на газе. Но мы по-прежнему сжигаем существенную часть газа, который производим — попутного газа. Это не только источник выбросов парниковых газов, но и газ, который мы могли бы продавать.
Поэтому мы строим компрессорную установку, которая позволит закачивать газ в хранилище, и будем держать его там до тех пор, пока не найдем способ продать. Газ также помогает увеличить давление в пласте, это хорошо для добычи. Нечто похожее мы реализуем на Харампурском газовом месторождении, который является более новым проектом, мы еще не запустили там добычу.
— Как вы думаете, водород — просто «хайп» или важное решение для безуглеродного будущего? Найдется ли ему применение?
— Да, многие говорят о водороде. Но мне кажется, это больше, чем просто «хайп». Уверен, что он будет использоваться — по той причине, что его проще перекачивать на дальние расстояния. Для некоторых отраслей, например, транспортной, или тех, где требуются высокие температуры, он, возможно, даже лучше подойдет в применении, чем, скажем, электричество. Поэтому я считаю, ему найдется применение. А вообще, думаю, миру нужны будут оба эти вида энергии — и водород, и электричество.
— Вы видите возможности его производства в России? Есть ли для этого нужные технологии?
— Россия, конечно, обладает фантастическими запасами природного газа и не может не быть заинтересована в их монетизации. Поэтому я полагаю, что Россия может и должна стать лидером в области производства «голубого» водорода, который получают из природного газа с использованием технологий по улавливанию, утилизации и хранению CO2 (CCUS — ред.).
Конечно, у вас достаточно газовых резервуаров, которые можно использовать под CCUS, но потребуется поддержка от правительства. Пока полезное применение газа зачастую обходится дороже, чем просто сжигание. Кроме того, у вас ведущий в мире газовый бизнес, и такие составляющие как инфраструктура, трубопроводы, компрессорные станции, потребители — все это может использоваться для водорода.
— А если говорить о «зеленом» водороде на основе ВИЭ?
— Насчет «зеленого» водорода я не знаю, сейчас он более дорогой. Кроме того, нужно улучшать способы его получения. Но я верю в прогресс — за время своей карьеры я наблюдал появление технологий для бурения горизонтальных скважин и гидроразрыва пласта для добычи сланцевой нефти. И Россия всегда была лидером по созданию таких технологий. Опять же, думаю, нужны стимулирующие меры, чтобы запустить процесс его производства.
— Рассматривают ли в BP Россия возможность присоединиться к проектам по производству водорода?
— Безусловно. У нас в BP уже есть водородный бизнес и новая организационная структура. В рамках соглашения BP Россия о сотрудничестве с «Роснефтью» водород был определён одним из направлений, которое мы рассматриваем вместе. Так что повторюсь, если правительство поддержит его производство, и мы увидим возможности заработать деньги — тогда да, безусловно.
— Касается ли это соглашение с «Роснефтью» их нового проекта «Восток Ойл»?
— «Восток Ойл» является стратегически значимым проектом для России. В том, что касается инвестиций, это конфиденциальный вопрос, поэтому я не могу на эту тему говорить. Думаю, что «Роснефть» постарается сделать этот проект наиболее прогрессивным с точки зрения экологии по сравнению с любым другим. Гораздо легче изначально закладывать высокие экологические стандарты в новый проект, чем менять уже существующие.
— Будете ли вы работать вместе над созданием ветроэнергетики для проекта на Таймыре? У вас уже есть подобный опыт в других странах.
— В настоящий момент в разных странах мы в основном работаем по проектам морской ветроэнергетики. Ветрогенерация «Восток Ойл», я полагаю, будет производиться на суше. Если появятся возможности использования нашей экспертизы для проекта — мы будем готовы ей поделиться.
— Как вы оцениваете февральский энергетический кризис из-за холодов в Техасе? Есть мнение, что он показал ненадежность ВИЭ, в частности, ветрогенерации. Вы согласны?
— Я считаю, ВИЭ надежны, но нестабильны. Очевидно, проблема заключается в том, что управлять погодой невозможно, и здесь вопрос в том, как мы храним энергию. Иногда ветроэнергетика накапливается в большем количестве, чем нужно, а иногда ее не хватает — и в таком случае газ является прекрасной подстраховкой. Из-за этого мне так тяжело наблюдать за тем, как люди говорят только о ВИЭ и отворачиваются от газа.
Когда мы в BP смотрим на сценарии развития отрасли, мы видим диверсификацию энергии, без какого-либо доминирующего источника — будет и ВИЭ, и ископаемое топливо, и атомная энергетика, и другие — сочетание их всех. И я убежден, что интеграция действительно важна — важно объединить системы, чтобы один источник энергии, где есть излишки, мог помочь другому, где есть дефицит. Уверен, из инцидента в Техасе были извлечены уроки. Лучше не полагаться только на один источник.
— Давайте обсудим электромобили. Недавно глава Tesla Илон Маск упомянул, что скоро завод компании может появиться в России. Как вы считаете, достаточно ли этого спроса на российском рынке? Готовы ли россияне пересесть на них?
— Они точно к этому готовы. Я наблюдаю такой тренд в своей родной стране, Великобритании — там число проданных за последнее время электромобилей уже превысило число машин с двигателем внутреннего сгорания. И производители уже делают их более дешевыми. Кроме того, существенные изменения происходят в цепочке поставок. Да, существуют нефть и газ, но теперь нужно полагаться на литий, кобальт и другие редкие металлы.
Думаю, люди пересядут на электромобили, но сделают это только тогда, когда смогут их себе позволить. Пока в России ситуация обстоит по-другому. Но я считаю, что это случится, и начнется все с больших городов. Однако предстоит еще решить вопрос с зарядками. В России большинство людей живет в квартирах, как они будут заряжать электромобили на улицах? Инфраструктуре придется адаптироваться.
— Распространится ли этот тренд на транспорт на сжиженном природном газе (СПГ)?
— Место найдется и для СПГ, и для КПГ (компримированный (сжатый) природный газ — ред.). Мне кажется, перевозить тяжелые грузы за счет электричества будет сложно — в таком случае накопители должны быть очень большого размера. Это касается судов, самолетов и даже грузовых автомобилей. Может быть, газ или водород, произведённый из газа с технологией улавливания и хранения, станет решением. Я точно знаю, что на все эти вопросы найдутся ответы, и электричество сыграет свою роль, особенно с поддержкой правительства.
— Как вы считаете, сколько нужно времени, чтобы на каждой АЗС в России появились зарядки для электромобилей?
— Во-первых, это зависит от спроса в обществе. Люди об этом просят, они действительно этого хотят? Некоторые компании, причем известные, в будущем будут производить только электромобили, и выбора не останется. Мы устанавливаем быстрые зарядные станции в некоторых странах, «Роснефть» также приступила к пилотным проектам в этой области в России.
Пока что электромобилей на рынке недостаточно. При этом для развития нужно одновременно иметь достаточно и электромобилей, и зарядных станций для них. Нет смысла инвестировать в зарядную инфраструктуру, если машин мало — и наоборот.
Но я думаю, этот момент настанет. Возможно, процесс начнется с общественного транспорта. Например, Москва лидирует в мире по числу электробусов. В моем родном городе Абердине в Шотландии ездят автобусы на водороде. Это уже существующие технологии. Легче применять их в автобусах, которые ездят каждый день по одному и тому же маршруту, верно? На машине ты можешь ездить в разные места каждый день, и тебе нужно знать, что зарядная станция есть рядом с твоей дачей.
— Весной были новости о том, что ваше СП «Ермак Нефтегаз» передало лицензии на три таймырских участка проекту «Восток Ойл» и вышло из проектов разработки еще двух участков в Якутии. Какие у вас планы на оставшиеся у СП лицензии?
— Нельзя сказать наверняка, что случится в будущем. Я только хочу подчеркнуть, что это вполне нормально в геологоразведке. Сначала мы изучаем территрию, затем получаем лицензии, где это возможно, затем проделываем некоторую работу и решаем, что делать. Это значит, что отказ от лицензий — рутинная практика. У нас есть определенный бюджет, и мы направляем его туда, где желаем провести оценку и затем разработку.
В случае с упомянутыми лицензиями мы получили результаты первых исследований или бурения и решили: вероятно, у нас есть другие приоритеты. Вместо того, чтобы продолжить тратить там деньги, мы решили отказаться от лицензий и сосредоточиться на других. Балансировка профиля проектов — постоянный для нас процесс.
Мы стараемся оптимально использовать наш бюджет, который был сокращен в BP в сфере традиционных нефти и газа и увеличен в пользу ВИЭ. Поэтому мы вынуждены быть очень разборчивы в том, что делаем. Это не означает, что мы уходим или что мы не заинтересованы в геологоразведке — напротив, мы по-прежнему заинтересованы. Просто мы стремимся выбирать лучшие проекты.
— Стало ли вам сложнее работать после сокращений инвестиций BP в нефть и газ с учетом того, что пока что ваши проекты в России касаются только ископаемого топлива?
— Нет. Вы знаете, пресса любит новые объявления — например, как когда мы вошли в СП по Харампурскому месторождению или в «Таас-Юрях Нефтегазодобыча». Но нужно понимать, что сейчас мы тратим на них больше, чем тогда, когда вы об этом писали. Мы укладываем трубопроводы, строим завод, в Западной Сибири работают несколько тысяч человек, и их труд оплачивается. Мы очень заняты, даже если вы думаете, что все новости были три года назад.
Но вы правы. Как я сказал в начале нашего интервью — я ищу возможности в России, которые соотносятся с нашей новой целью, новой стратегией, чтобы затем обратиться к BP за инвестициями. Мы продолжим работать над нефтегазовыми проектами в качестве основных. Разумеется, мы продолжим наши инвестиции и поддержку «Роснефти». Но я также надеюсь, что вдобавок к этому мы будем работать и по ряду низкоуглеродных проектов.
— Верите ли вы в то, что начинается нефтяной суперцикл, как пишут в некоторых медиа?
— Особенность долгой карьеры в нашей отрасли заключается в том, что я уже видел несколько суперциклов, и почти все они приходили неожиданно. Существует мнение, что промышленность недостаточно инвестирует в нефть и газ. И если спрос вырастет, то предложение может пострадать. Такое может произойти, и цены пойдут вверх. Вероятно, именно это они имеют в виду под суперциклом.
Не знаю, зависит от обстоятельств. Кто может сказать, что происходит со спросом? Сдерживает ли его Индия или он уже полностью восстановился? Похоже, что он восстановился в Китае и США, и в последнее время цены на нефть растут. ОПЕК и ОПЕК+ с Россией очень хорошо соблюдают дисциплину в сделке, что помогает всему миру. Поэтому не знаю, мне кажется, что спрос и предложения находятся в норме, и очень сложно предсказать что-либо из-за пандемии.
— Если суперцикл действительно начался и предложение может оказаться в дефиците, будете ли вы по-прежнему верны своей низкоуглеродной стратегии?
— Разумеется. Это долгосрочная стратегия, а суперциклы происходят в короткие сроки. Несомненно, миру нужна декарбонизация. Миру нужна энергетика. Мы видим, что население планеты растет, мы видим, что многие страны выходят из бедности и хотят хорошей жизни. Для этого нужна энергия. Мы видим, что в долгосрочной перспективе необходимость в энергии будет расти.
Но мир не может продолжать загрязнять планету. Поэтому нам нужна чистая энергия. И я убежден, что эта потребность не изменится. На этом пути будут краткосрочные всплески, но я не думаю, что они изменят нашу стратегию.